Моему отъезду в Боснию и Герцеговину предшествовали три месяца, проведённые в Черногории. Конечно, те дни не прошли для меня бесследно. Сейчас я чувствую, что размышления, которым я тогда предавался, сильно повлияли на моё мировосприятие, и их отголоски ещё долго будут следовать за мной по пятам.

Пока что мне не удается подобрать верных слов, чтобы рассказать, что же произошло. Так что я попросту прерву линейное повествование и расскажу о моей поездке в Боснию и Герцеговину.

В Будве я оставил не только зимние вещи, но также мандолину и штатив. Я всё время чувствовал себя обязанным использовать эти вещи, раз возил их с собой. Чувствовал привязанность к этим вещам. Но привязанность не ведёт к счастью. Мандолина и штатив остались в Черногории. Может быть придёт подходящее время, и я попрошу переслать их почтой. А может быть наоборот, расстанусь ещё с чем-то.

Велосипед, по ощущениям, не стал от этого легче. Сколько бы ты ни привыкал к весу нагруженного велосипеда, он всегда остаётся тяжёлым, просто со временем ты начинаешь ехать быстрее.

Въездной штамп в Черногорию позволяет провести там всего 30 дней, я же остался больше чем на три месяца. Мысленно я был готов к любому развитию событий на границе, вплоть до того, что меня отправят в тюрьму. К счастью, пересечение границы на велосипеде имеет свои положительные стороны: обычно пограничники очень рады повстречать велопутешественника и проверяют документы не очень внимательно. Пограничник не глядя поставил выездной штамп напротив въездного.

Зная, что в Боснии и Герцеговине со времён войны осталось много неразорвавшихся мин, я переживал, что мне всегда нужно будет просить у местных жителей разрешения поставить палатку на их участке. Не то чтобы я социопат, но если я ставлю палатку, мне комфортнее находиться в полном одиночестве.

Действительно, время от времени глаз цеплялся за вещи, на которых война оставила свой отпечаток: вот дорожный знак со следами от пуль, вдоль того леса стоят таблички, предостерегающие о минах, а там стоит здание, которое бомбили. К счастью, это осколки войны, которая уже закончилась. На базаре в Мостаре продают военную амуницию как сувениры.

У меня не было больших проблем с тем, чтобы найти место для ночлега. Обычно я выбирал лужайки, на которых пасутся овцы, или места с достаточным количеством мусора (если там ходят люди и бросают мусор, значит там должно быть безопасно).

Впрочем, однажды я зашёл в лесок в поисках места для ночёвки. Побродив там минут пять, я вышел с другой стороны и вдруг обнаружил знак, предупреждающий о минах. Отъехав от того места на несколько километров, я первый раз за всё время спросил разрешения поставить палатку в небольшом лесопарке, окруженном домами. Никто не возражал. И, пока дождь не перешёл в ливень, я болтал с двумя местными мужиками.

К тому моменту я уже три или четыре дня ехал под непрекращающимся дождем, и у меня был гениальный план: устроиться в палатке и никуда не ехать по меньшей мере сутки. Но утром меня разбудил один из мужиков и сказал, что со мной хочет пообщаться полиция. Сами они в лес не пошли, так как там было мокро и грязно. Переписали мои паспортные данные и попросили отметиться в их участке, когда буду уезжать. В участке они были добры и угощали меня чаем с печеньками, но всё же из-за них мне пришлось ехать еще пару дней под дождём.

Первое место, где я ночевал под крышей, был Мостар. Удивительно красивый город, который понравился мне больше всего в Боснии и Герцеговине.

Мой хост Аднан был очень-очень гостеприимен. Впрочем, все, у кого я останавливался в БиХ, были невероятно гостеприимны.

По вечерам мы ходили с ним в один и тот же бар. Однажды мы стояли за столиком и к нам подошёл мужичок, который регулярно наведывается в то место, чтобы выпить пару рюмок ракии. Ему наливают бесплатно, по дружбе. Он что-то стал говорить мне по-сербски, но ребята сказали, что я не понимаю, пусть говорит по-английски. Он задумался на две или три минуты, пытаясь вспомнить хоть что-то по-английски, и, наконец, выдал: «Fuck you!»

Аднан долго не хотел отпускать меня в Сараево, там внезапно пошёл снег. Я всё же поехал и, действительно, часть пути пришлось ехать по снегу.

В Сараево я жил у Дадо. Он готовился отправить в велопутешествие из Сербии в Узбекистан и ему пришлось уехать в Вену, чтобы получить там узбекскую визу. Я тоже пытался решить визовый вопрос и получить шенгенскую или, по крайней мере, болгарскую визу. Обычно я выходил из дома рано утром и случайным образом ходил от одного посольства к другому. Посетителей там обычно не было. Видимо, с тех пор как Евросоюз отменил визовый режим для граждан БиХ в туристических целях, у посольств сильно поубавилось работы. Чаще всего меня даже не пускали на порог посольства, глядя на меня как на какого-то инопланетянина. Увы, но визовый кодекс для стран Шенгена не позволяет получить визу за пределами родного государства. Разве только если ты умираешь и тебе срочно нужна виза, чтобы поехать лечиться.

После Сараево было много гор. Очень красиво, но почти не было солнечных дней, всё время лил дождь.

Подъезжая к Бихачу я свернул к водопаду Штрбачки Бук. На горной тропинке с острыми камнями я порвал покрышку, вскоре после этого начался ливень. Никогда раньше мне ещё не хотелось остановиться в отеле, но в тот момент я был готов отдать любые деньги, лишь бы быть в сухом месте. В то же время я не сильно рассчитывал, что я что-то найду, поэтому купил еды на вечер.

Когда я проезжал маленький городок Орашац в десяти километрах от водопада, со мной поравнялся мужчина лет пятидесяти на велосипеде и стал что-то спрашивать. Вдруг, он врезался в меня, и я упал с велосипеда, на проезжую часть вывалилась часть моих вещей. Я попросил его посоветовать мне какое-нибудь место для палатки, а он вместо этого позвал меня к себе в дом.

Садик, так звали этого мужчину, немедленно налил нам ракии, и начались разговоры.

Вообще, ракия занимает особое место на Балканах. У кого бы вы ни остановились, практически всегда вам предложат ракию, и она непременно будет домашней. Если человек не производит ракию самостоятельно, значит его дядя/двоюродный брат/кто-то ещё обязательно сам гонит ракию; в магазинах, если она и продаётся, её никто не покупает.

К тому времени я достиг определённых успехов в изучении сербского языка, поэтому мне удавалось как-то изъясняться с Садиком по-сербски. Кто-то, верно, скажет, что боснийский и сербский язык — это разные языки, а кто-то скажет, что язык называется сербско-хорватским, кто-то скажет что-то ещё. На деле же разница настолько незначительна, что можно назвать их диалектами одного и того же языка, а как именно называть этот язык — не столь уж важно.

Например, угрожающие надписи на пачках сигарет о том, что мы все умрём, делаются в БиХ на трёх языках: боснийский, хорватский и сербский. Три раза повторяется одна и та же фраза, только лишь третий вариант записан кириллицей, а не латиницей.

Впрочем, кого-то эти вопросы сильно волнуют. БиХ состоит из Республики Сербской и Федерации Боснии и Герцеговины. На дорожных указателях пишут и кириллицей, и латиницей. Но в Федерации я встречал указатели, на которых надписи на кириллице были замазаны баллончиком, а в Республике — так же кто-то замазывает надписи на латинице. Или, например, в Республике можно встретить граффити «пиши ћирилицом», нарисованные старинным кириллическим шрифтом.

Вообще же, никаких трений между боснийцами, сербами и хорватами я не почувствовал. Садик, боснийский мусульманин, раз за разом повторял историю нашей встречи и переспрашивал меня: «Тако ли jе било?» Затем в гости пришли молодые ребята, дети его соседа, который живёт на другой стороне горы, на границе с Хорватией. И Садик рассказал, как во время войны он и его сосед воевали друг против друга. А теперь вот снова друзья.

Честно скажу, чем больше я читал и узнавал из первых уст про войну в БиХ, тем менее стройной становилась картинка у меня в голове. Не думаю, что это особенность именно этой войны. В любой войне мало смысла.

Ещё одну интересную историю рассказал мне Аднан. Не знаю, легенда это или нет, но эта история позволяет немного понять, как сейчас ко всему этому относятся жители БиХ. В Мостаре хотели поставить памятник, но никак не могли решить, кто же это должен быть: одни считают героями одних, другие — других. В итоге поставили памятник Брюсу Ли. Но и тут возникла проблема: в одной руке Брюс Ли держит нунчаки, а другой как бы защищается от кого-то. И, получается, то, в какую сторону он повёрнут, тоже может быть неверно истолковано.

В какую сторону он, в итоге, смотрит, я не помню.

Всё же вернёмся к Садику. На следующий день он отвёз меня на машине до Бихача, где я смог купить какую-то покрышку на ближайшее время.

Следующую остановку я сделал в Босанской Крупе в гостях у Миралда. Наконец-то я постирал и высушил все вещи, а Миралд пригласил меня остаться ещё на один день, чтобы отпраздновать Первое мая с его семьёй. По-видимому, этот праздник означает для боснийцев что-то большее, чем для россиян: на вертеле крутилась целая туша барана.

После Босанской Крупы я уже ни у кого не останавливался, просто ехал в сторону Сербии.